Блокада - Вера Полозкова

Отозвали шпионов, собкоров, детей, послов;

только террористы и пастухи.

В этот город больше не возят слов, мы беспомощны и тихи — собираем крошки

из-под столов на проклятия и стихи.

Те, кто раньше нас вроде как стерёг — производят стрельбу и ложь;

лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом сплошь.

Выменяй ружье на

пару своих серёг и сиди говори «ну что ж»;

смерть — неверная баба:

прогнал и проклял, страдать обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.

Лето в оккупации — жарит так, что исходишь на соль и жир.

Я последний козырь

для контратак, зазевавшийся пассажир — чемодан поставлю в углу, и враг

вывернется мякотью, как инжир;

слов не возят, а я на ветер их, как табак,

я главарь молодых транжир.

Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать и мычать.

В сто полос без текста клеймит властей наша доблестная печать.

В наших житиях,

исполненных поздних вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой

помечать — мол, «совсем не могли молчать».

Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем — «как дела», «не грусти»,

«люблю»;

мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю.

Я взяла бы «к

черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».

Бросили один на один с войной, наказали быть начеку.

Теперь все,

что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку.

И не знаешь, к кому тащиться такой смурной — к психотерапевту или гробовщику.

Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных жажд.

Ниспошли нам,

пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш насущный даждь.

Я служу здесь осени

двадцать две, я стараюсь глядеть добрей.

Если хочешь пыточных в голове —

Не в моей.